Я в такой терминологии — закоренелый вещист. В старости, если доживу, возможно, утрачу самоконтроль и стану «помоечником». Питаю склонность к вещам с историей, местам с толстым культурным пластом: от библиотек до давно не крашеных сортиров с палимпсестом праздной мысли по стенам.
Собираю хорошие книги по интересным мне областям знания (а таковых весьма много), и, как назло, все хорошие книги за малыми исключениями — старые, со штампами библиотек и дарственными надписями, с каракулями неизвестных мне людей на полях.
До помрачения рассудка люблю старую оптику в латуни, хроме и черни, с маслянистым ходом объективов по резьбе, старинные измерительные приборы в корпусах красного дерева, механические часы и вообще вещи довоенные и дореволюционные. Если уж они сохранились, то это вещи, хорошо задуманные и чудесно исполненные без лишней экономии и упрощенчества. О, эти шкалы ручной работы с готическими буквами!..
Я терпеть не могу новые районы города, новые дома и свежеотремонтированные квартиры, потому что либо не понимаю, что за люди тут живут, либо понимаю, что тут живут глубоко противные мне люди без прошлого, без опоры и фундамента, отказники от своего происхождения и истории. После погромного ремонта в лицее мне было несказанно мерзко в дивном новом мире водоэмульсионки, бумажных дверей, гипсокартона и армстронгов, но мы внесли в кабинеты шкафы и столы, сделанные по чертежам Главучтехпрома по заказу легендарного Прилуцкого в 1964 году, наполнили их коллекцией, восходящей к тридцатым (а штативы так вообще с ятями на маркировке есть), поставили в лаборантской шкафы от ЭВМ (тех времён, когда компьютеры были большими, а программы маленькими) и уложили в них подобранный за десятки лет и с любовью поддерживаемый в порядке инструмент — и тринашка вернулась в этих вещах.
Не в мусоре и вековой пыли, конечно же, не в хрущобной мебели из опилок и до сих пор производимых на Техстекло и до сих пор находящих спрос совковых хрусталях, не в огрызках, обломках и ошмётках, которые складируются в то время, когда вещи уходят на помойку. Это уже называется маразм, именно до него я не собираюсь дотянуть. В вещах живёт genius loci и в людях, которые любят, берегут, хранят и ремонтируют хорошие вещи.
