Послесловие. Касаясь текста „Похода на Эребор“
С текстом этой легенды ситуация весьма сложна. Самая первая версия — многажды исправленная рукопись, кою здесь я буду обозначать литерой А. Озаглавлена она „История Дела, связывающего Гандальфа и Торина Дубовый Щит“. С рукописи А сделана машинопись Б, тоже исправленная, но в мелких деталях. Заголовки её „Поход на Эребор“ и „Рассказ Гандальфа о том, как и почему он затеял Экспедицию на Эребор и зачем отправил Бильбо с Гномами“. Ниже приведены выдержки из этого текста.
Помимо „первой версии“, то есть А и Б, существует и рукопись В без заглавия, значительно умятая в объёме, сокращённая по сравнению с первым вариантом, но к концу очень к нему близкая. Я полагаю достоверным, что В позднее Б, и напечатана здесь В, хотя явственна недостача первых страниц, которые описывали бы мизансцену, когда Гандальф в Минас Тирите предавался воспоминаниям. Приведённые ниже первые абзацы варианта Б весьма схожи с Послесловием А (III) к „Властелину Колец“, и завершено Послесловие о Племени Дьюрина почти теми же словами, какие „Поход на Эребор“ говорит нам от лица Гандальфа. Письмо, приведённое мною здесь в Предисловии, даёт понять, что „Поход на Эребор“ отец писал как часть будущих дополнительных материалов к „Властелину Колец“.
Из первой версии.
Машинопись Б начинается следующим образом:
Так стал Торин Дубовый Щит наследником Дьюрина без надежды вступить в наследство. В бою за Эребор не мог он участвовать по юному возрасту, но в Битве при Азанулбизар он был на острие атаки. Когда пропал Траин, было гордому и властному характером Торину девяносто пять лет. Не досталось ему Кольцо, и, может быть, из-за этого долго довольствовался он Эриадором, где трудился и приумножал богатство своё, собирая Племя Дьюрина, бродящее без вождя, отстраивая дом в Синих Горах. Скоро перестали Гномы нуждаться, накопили некоторое благосостояние, но пели всегда об Одинокой Горе и о Большом Зале Трора в свете Сердца Траина.
Годы шли, Торин распалял месть, думая о превратностях своей судьбы и совершённых ошибках, замышлял воздаяние для Дракона, привязанного к нему и его роду кровью. Взмахивая молотом, думал он о союзах, войнах и битвах в блеске яркой стали топоров, но вспоминал потом, что союзников он давно растерял, армий нет, секир мало, ещё меньше тех, кто умеет ими владеть, и в глазах у него темнело от бессильной ярости, и не видно было докрасна раскалённых полос железа на наковальне.
Гандальф не принимал участия в судьбах Племени Дьюрина, хотя все свободные от Врага Гномы, и особенно те, кто жил в Эриадоре, были Кудеснику друзьями. По дороге в Шир волшебник нежданно встретился с Торином около Бри. Они приветствовали друг друга прямо у дороги. Утром, после ночёвки в трактире, Торин просил:
— Я много думал. О тебе говорят, что ты мудр и знаешь больше других о том, что происходит в большом мире. Не выслушаешь ли ты меня? Вернёмся вместе в мой дом, где я расскажу, а ты посоветуешь.
Гандальф согласился. В Синих Горах они сидели в Зале Торина, и кудесник слушал, что Гном счёл необходимым рассказать.
Эта встреча повлекла за собой множество судьбоносных решений и событий. Оттуда корень и находки Единого Кольца, и выбора Кольценосца, так что многие верили, что Гандальф предвидел события и искал встречи с Торином. В записи своей об истории Войны Кольца Фродо Кольценосец поместил слова самого Гандальфа обо всём этом:
Здесь по рукописи А:
Изъят этот эпизод из основного рассказа ради краткости его, но здесь приведём:
Продолжается Б:
После коронации мы оставались в Минас Тирите. Гандальф был с нами, и был он очень радостен всё время. Мы задавали вопросы, и терпение его оказалось также бесконечно, как Знание. Теперь я не могу передать всего, что рассказывал он, тем более что не всё мы поняли, но одну беседу я вспоминаю теперь очень ясно. Гимли тогда сказал Перегрину:
— Теперь у меня есть важное дело. Я должен навестить этот ваш Шир[1]. Только не для того, чтобы увидеть Хоббитов, потому что вряд ли я узнаю о вашем племени больше, чем знаю теперь. Гномы Племени Дьюрина должны обязательно посмотреть на страну, из которой пришла к ним власть над Одинокой Горой и отмщение Смаугу. К которому, правда, по какой-то случайности примешался ещё и этот Барад-дур! — и Гимли повторил, глядя уже на Гандальфа. — Странно всё вышло, странно! Кто же это сплёл? Я вот раньше не задумывался, а теперь спрошу: Гандальф, не ты ли? Зачем же тогда ты связался с Торином, как не для того чтобы найти Кольцо, унести его и скрыть на западе, выбрать потом Кольценосца? Ну а уже по пути восстановить Королевство Эребор, хотя важности этого поступка не умаляет всё остальное. А, Гандальф?
Кудесник не сразу ответил. Он подошёл к окну, выходившему на запад, к Морю, и свет заката упал на его лицо.
— Как же тебе ответить, Гимли? — сказал он, оборачиваясь к Гному. — Я сам с тех пор переменился, теперь меня не заботит Средиземье так серьёзно, как тяготили меня тогда его судьбы. Если бы ты спросил меня прежнего, я ответил бы так же, как отвечал Фродо в прошлом году. Ну надо же, в прошлом году?! Все меры времени стали бессмысленны... Так вот, в то далёкое уже время Гандальф говорил одному немного напуганному хоббиту: „Бильбо предназначен был найти Кольцо, притом предназначен не Властелином. В этом случае, следовательно, ты также должен был получить его“. А сегодня добавил бы: а я предназначен был тому способствовать.
Тогда я делал, что считал разумным, из доступных мне соображений и сведений, но что я чувствовал в глубине души, что знал до того, как ступил на Серые Берега, я, бывший некогда Олорином на Позабытом Западе, я расскажу лишь тем, кто там и пребывает.
Манускрипт А:
лишь тем, кто там пребывает и тем, кто, может статься, вернётся туда вместе со мною.
Я сказал тогда Гандальфу:
— Теперь мне ясно кое-что стало. Только сказал бы я теперь, что и Бильбо, и я, в конце концов, могли отказаться покинуть Шир, и ты не мог нас заставить, не вправе был даже пытаться заставить. И по-прежнему мне любопытно, что же руководило тем седым странником в забавной шляпе?
Отсюда Гандальф объясняет ход своих мыслей близко к напечатанному основному варианту В, говорит об опасениях своих за Ривенделль и Лориен, но в Б упоминает настоятельную важность удара по Саурону синхронно с походом на Смауга:
Посему, чтобы опередить события, я направил Поход на верную дорогу, обеспечив более или менее хорошее его начало, и ринулся на юг на Совет убеждать его осадить Дол Гулдур раньше, чем Враг осадит Лориен. Мы наступили, Саурон отступил, я уже готов был примириться с новым периодом Напряжённой Тишины, но Враг уже подготовился и в ближайшем десятилетии вошёл в Мордор и открылся.
Потемнело в Средиземье. Но мы сумели спутать его планы и заставили совершить ошибку. Нам остались ещё крепости, где держать совет и хранить свою силу. Что сталось бы с Кольценосцем, не будь Ривенделля и Лориена? Эти две свободные страны пали бы первыми, если бы Саурон оставался спрятанным в Дол Гулдуре. Против Эльфов с запасом хватило бы сил примерно вполовину от тех, что вышли на Пеленнор.
Ну так вот, теперь вы видите мои побуждения. Но цели видеть легче, чем изобретать средства их достигнуть. Я был в очень тяжёлых думах, когда встретил Торина Дубовый Щит... когда ж это было? посреди марта две тысячи девятьсот сорок первого года. Я выслушал его и подумал: „Вот кровный враг Смауга. Уже хорошо, что он силён и готов действовать. Пора приложить разум к делу Гномов“.
Народ Шира занял подобающее место в моём сердце после Долгой Зимы, которой, конечно, никто из вас не помнит[2]. Это было одно из самых тяжёлых испытаний вашего Племени, которое чуть не вымерло от холода и голода. Но я видел тогда и силу духа Хоббитов и их чувство взаимопомощи и поддержки. Лишь благодаря этому они выжили, и я желал видеть их на страницах истории и дальше, хотя ясно понимал, что запад скоро подвергнется опасности снова, и беде другого сорта. Я подумал, что скоро им понадобится кое-что сверх того, что хоббиты могут получить и создать сами. Трудно было сказать сразу, что именно. Я решил, что, пожалуй, более всего хоббитам понадобится вскоре понимать ясно, что происходит вокруг них.
Ведь хоббиты стали забывать, стремительно забывать и отказываться от своих корней, от древних легенд, от Знания о большом мире, который они и так знали очень плохо. Слишком глубоко спрятались и слишком редко появлялись на свет рассказы о тех бедах, которые мир пережил и опасностях, которым подвергается. К сожалению, нельзя вернуть это чувство памяти всему народу сразу, а времени у меня и так было мало. Начинать следовало с первой и необходимой малости, с одного Хоббита. Думаю даже, что этот Хоббит уже давно был готов и избран, а мне суждено было найти его. Я остановил свой взгляд на Бильбо.
— Вот это мне и интересно больше всего, — заметил Перегрин. — Как?
— А как ты сам выбрал бы Хоббита для такого дела? — отозвался Гандальф. — Тогда у меня не было времени устраивать смотр и отбор. К тому времени я знал о Шире и о хоббитах очень много, хотя к моменту встречи с Торином не бывал там лет двадцать, задержавшись в малоприятных странствиях. Задумавшись, я решил, что необходимо поискать среди отпрысков многочисленного семейства Туков, но не в главном стволе, а в боковых ветвях, перемешавшихся с какой-нибудь совершенно иной мощной и стабильной кровью. Баггинсов, например. Тут я сразу вспомнил Бильбо, которого знал очень хорошо с младенчества до тридцати лет, гораздо лучше, чем он знал меня. Вернувшись в Шир, я узнал, что Бильбо за эти двадцать лет так ни к чему и не привязался, из чего я заключил его готовность, так сказать, выстрелить. Самый тому заметный признак был в том, что Бильбо не женился. Все объясняли эту его странность тем, что его родители умерли рано, и Бильбо оказался с юности сам себе хозяин. „Нет, — я подумал, — он не привязан ни к чему по другой причине, хотя и сам, наверное, не понимает толком, по какой. Или не хочет понимать, потому что такое осознание весьма неприятно и неожиданно“. Он внутренне готов был уйти при первом случае, или, собравшись с духом, такой случай себе создать. Тут мне в голову пришло и воспоминание о характерных вопросах, которыми он меня изводил в том возрасте, когда молодые Туки „сбегают“, как говорят у вас в Шире. Два его дядьки со стороны Туков, кстати сказать, так и поступили.
Это Хидифонс Тук, который отправился путешествовать и не вернулся, и Изенгар Тук, младший из двенадцати детей Старика Тука, который, как говорят, ушёл в Море ещё в юности. (См. „Властелин Колец“ Послесловие В Семейное Древо Туков из Больших Туннелей)
Когда Гандальф принял приглашение Торина, и они отправились в Синие Горы, сказано:
...мы, строго говоря, прошли сквозь Шир, но Торин не стал бы в нём задерживаться сколь-нибудь долго. Возможно, именно из-за его необъяснимой, но заметной нелюбви к Хоббитам я и задумал связать его жизнь и власть с представителем этого Племени. Он считал Хоббитов глупыми мирными земледельцами, занявшими поля вокруг Дороги Гномов.
В этой версии Гандальф долго и подробно объясняет, как после Шира вернулся к Торину и убеждал его „расстаться с замыслами гордости и отправиться к Горе тайно вместе с Бильбо“. В поздней версии от следующего ниже эпизода осталось лишь одно описательное предложение.
Решив и рассудив, я вернулся к Торину. Оказалось, что он в этот момент держал совет со своими родичами, из которых я узнал сразу Балина и Глоина. Когда я вошёл, Торин спросил:
— Что же ты нам скажешь?
— Во-первых, Торин Дубовый Щит, скажу, что твой замысел достоин Короля. Но ты, увы, король без королевства. Если суждено тебе его восстановить, в чём я сомневаюсь, начать следует с малых дел. До Одинокой Горы далеко, а мощь Смауга ты, видимо, себе представляешь плохо. В помощь Дракону будет и Тень, растущая в мире очень быстро.
Я не сказал, что уверен в такой взаимопомощи в том случае, если, беспокоя Дракона, не напасть одновременно на Дол Гулдур.
— Война в открытую бесполезна, даже помимо того обстоятельства, что ты не можешь её начать. Попытка у тебя есть к действию простому и легко приходящему на ум, но требующему большей храбрости, чем война. Храбрости отчаяния, я бы сказал.
— Как всегда ты говоришь туманно и сильными словами, — ответил Торин. — Объяснись.
— Что ж, снова и с начала. Ты сам, Торин Дубовый Щит, должен отправиться в этой поход, но тайно, тихо, без герольдов, знамён и гонцов. В попутчики возьми немногих и самых верных тебе родичей. И ещё кое-что тебе понадобится, вернее, кое-кто, на тот случай, о котором ты и не задумывался.
— Назови его!
— Не торопи меня. Ты думаешь убить Дракона. Но Смауг не только огромен, но уже стар, мудр, хитёр и чуток. Никогда не забывай сам о его крепкой памяти и чутком носе[3].
— Гномы знакомы с Драконами больше других Племён, и не тебе, — ответил Торин.
Здесь, видимо, в машинописи Б по недосмотру пропущен конец предложения, восстанавливаю по А:
... нас учить.
Во вставке Гандальф особо упоминает о том обстоятельстве, что Смауг никогда не чувствовал запаха Хоббита:
— Также должен лазутчик иметь запах, Смаугу незнакомый, хотя бы тот, который он не сможет вспомнить и объяснить, и определить, друг он или враг.
Далее:
Я ответил:
— Твой план совсем этого обстоятельства не касается. Я предлагаю тебе тайну и скрытность. Скрытность!
— Ваш план скрытной атаки ничуть не ближе к осуществлению, чем открытая война, — сказал Балин. — Он просто неосуществим!
— Он труден и тяжёл, но осуществим, — ответил я Балину. — Иначе я не стал бы тратить время попусту. К такой сложной задаче я предлагаю решение странное до безумия. С первого взгляда, совершенно неразумное решение. Возьмите Хоббита! Смауг вряд ли слышал о них, и уж наверняка не встречал.
— Кого?! — возопил Глоин. — Какого-нибудь простачка-дурачка из Шира? Да какой толк от него даже при свете солнца, а уж тем более под землёй? Смауг не мог их учуять потому, что ни один Хоббит не приблизится на милю даже к беззащитному дракончику, едва сегодня вылупившемуся из яйца!
— Тихо! — оборвал я его. — По крайней мере, Глоин, ты невежлив. К тому же ничего не знаешь о хоббитах. Простаками ты называешь их за доброту, прямоту и щедрость, а слабыми и никчёмными считаешь потому, что никогда не видел их покупающими у вашего Племени оружие. И судишь опрометчиво. Торин, я уже определил хоббита тебе в помощь. Он ловок, умён, практичен и осторожен. И среди своего Племени его сила духа окажется, я полагаю, наибольшей. Хоббитов следует считать „храбрыми по необходимости“. Сначала следует загнать хоббита в тесный угол, а потом уже видеть, как раскрывается его боевой характер.
— Это невозможно, — ответил Торин. — Я хорошо знаю, как старательно хоббиты избегают тесных углов.
— Несомненно, — согласился я. — В этом отношении они разумны и проницательны. Хоббит, которого я выбрал, несколько необычен в этом отношении. Он позволит себя завести в опасный поход. Я думаю, что в глубине души он мечтает о Приключении.
— Не верю! — ответил Торин, в гневе поднимаясь с места и принимаясь шагать туда-сюда. — Это не совет, это дурачество! Я не вижу ни в одном Хоббите пользы хотя бы взамен одного дня моей возни с ним. Даже если удастся уговорить его отправиться в путь.
— Не видишь? — ответил я ему. — Скорее, не слышишь, потому что хоббиты даже в обыденной жизни передвигаются тише любого Гнома, старающегося скрытностью и беззвучием спасти свою жизнь. Из всех Смертных Племён хоббиты умеют ходить тише всех, о чём ты, конечно, и не подозревал, о Торин Дубовый Щит, проходивший через их северные земли с таким шумом и топотом, что слышно за милю. Когда я говорил о тайне, я говорил о профессионале в этой области.
— О профессионале? — воскликнул Балин, поняв меня несколько превратно. — Профессионале-кладоискателе? Неужели остались ещё такие?
Я мгновение колебался перед этим новым поворотом разговора, не зная, принять ли его.
— Пожалуй, да. За вознаграждение такой кладоискатель полезет туда, куда вы или не захотите, или не сможете, и проявит чудеса изобретательности.
Глаза Торина блеснули при воспоминании о сокровищах Дракона, но ответил он презрительно:
— Наёмный вор-взломщик. Вот так называют тех, кто получает чуть меньшие награды, чем предложим мы. Только к этим деревенщинам, в чьих краях я видел лишь глиняные кружки, но ни одного золотого кубка, это не относится. Я сомневаюсь, что они отличат алмаз от осколка бутылки.
— Надеюсь, ты перестанешь наконец отзываться с таким небрежением о том, чего не знаешь, — я начал сердиться. — Хоббиты живут в Шире порядка четырёхсот лет. Они знакомы и с Гномами, и с Эльфами с тех времён, когда не было ещё ни Смауга, ни Королевства Одинокой Горы. По меркам Королей Гномов, конечно, никто из них не владеет настоящим богатством, но в домах многих из них вы найдёте не драгоценные, но годные и полезные вещи, которых нет пока у тебя самого, Торин. По крайней мере, в доме моего знакомого едят серебряными приборами, пьют из хрусталя, и запонки у него на рубашке золотые.
— А, то есть этот ваш знакомый хоббит и есть такой вор-взломщик? — сказал Балин.
Тогда я рассердился, потерял остаток осмотрительности. Это невероятное, невозможное, немыслимое и твёрдое убеждение Гномов в том, что любые драгоценности могут быть сделаны только ими, что все остальные Племена способны лишь покупать и воровать у них, такая их упёртая позиция вывела меня из терпения.
— Вор? — я рассмеялся. — Ну почему бы и нет! Назовём его вором. Как же иначе хоббиту-то заполучить серебряную ложку? Я поставлю на его двери воровской знак, и вы легко узнаете его дом.
В гневе я поднялся с места и продолжил с неожиданной для себя самого горячностью:
— Ищи эту дверь, Торин Дубовый Щит!
Тут я подумал, что не зря говорю так запальчиво, что из глубины души поднимается желание увлечь хоббита в Приключение, что нужно иногда ломать упрямство Гномов.
— Так вот, о потомки Дьюрина! Если вы убедите хоббита последовать с вами, вы встретите успех. Если уйдёте без него — пропадёте ни за что. Если отказываетесь пробовать, разговор завершён, и от меня вам не будет другого совета и другой помощи до тех пор, пока Тень вас не поглотит!
Торин взглянул на меня изумлённо и ответил:
— Хорошо! Я попробую. В твоих словах может быть лишь дар предвидения, или откровенное безумие, что легко проверить.
— Только отправляйтесь на эту попытку с целью продолжить путь, а не выставить меня дураком, — ответил я Гномам. — Не отступайтесь, если не увидите сразу в нём всех описанных мною качеств. Он может отвернуть, и ваше дело — не допустить этого.
— Нет, торг ему не приличествует, — ответил Торин. — Я предложу оплату один раз, но много щедрее Королей.
Я снова имел в виду не совсем то, что понял Гном, но возражать не стал, а продолжил:
— И ещё поясню, что все планы должны быть приняты, а приготовления завершены до того, как вы отправитесь за ним. Ему не должно остаться простора для манёвра. В Шир, и сразу на восток!
— Вы описываете нам очень странное создание, — сказал довольно молодой ещё Гном Фили (как я узнал потом, племянник Торина). — Как его называть?
— Настоящим именем, как любого хоббита. Других имён у них не бывает. Его зовут Бильбо Баггинс.
— Вот это имечко! — рассмеялся Фили.
— По крайней мере, в тех краях его имя уважают. Он средних лет, холост, от оседлой жизни полнеет, потому что любит покушать. Набитую кладовую, хороший стол и тёплый камин вы у него найдёте при любом исходе.
— Хватит! — оборвал Торин. — Если бы я не дал слова, бросил бы теперь это дело! Я не хочу выглядеть дураком. Я говорю серьёзно, серьёзно как никогда, и очень разгневан.
Я не обратил на эти слова особого внимания и продолжил:
— Торин, вот уже минует апрель, весна в разгаре. Готовьтесь как можете быстро. Я отлучусь по делу на неделю, и если к тому времени вы будете собраны, я поеду чуть вперёд подготовить почву, и мы нагрянем к нему все сразу.
Тут же я распрощался с Торином, чтобы не дать ему, как и Бильбо, простора для манёвра и второго решения. Остальное вам известно с высоты понимания всей истории самим Бильбо. Я бы описал его Приключение иначе. Ему не было известно, к примеру, как старался я привести целый отряд Гномов к Воде окольными путями, так, чтобы вести не дошли до него прежде Гномов.
Во вторник 25 апреля 2941 года утром я повидал Бильбо, подтвердил кое-какие свои предположения, но и увидел с содроганием сердца, что убедить Гномов будет слишком трудно, гораздо труднее, чем я думал. Но я не отказался, ибо было уже поздно сворачивать. Я назначил встречу на среду, 26 апреля, привёл Торина со спутниками в Тупик, что опять оказалось нелегко. Торин попробовал в последний момент отказаться. Бильбо был совершенно ошеломлён, отчего вёл себя и выглядел невероятно глупо и смехотворно. Примешалась ещё и твёрдая убеждённость Гномов видеть „профессионального вора-взломщика“. Не зря я убедил Торина ночевать в Тупике, чтобы обсудить планы и намеренья. Если бы я не мог поговорить с ним наедине, всё пошло бы прахом.
Заметно, что мотивы описанного здесь спора Гандальфа и Торина из Синих Гор перенесены в поздней версии в Тупик.
От сих пор до самого почти конца версии Б и В идентичны. Ранний вариант лишь завершён иначе:
Когда Гандальф умолк, Гимли рассмеялся.
— До сих пор слушать это мне смешно, даже учитывая то, что всё завершилось благополучно. Ведь я неплохо знал Торина! К сожалению, когда ты приходил к Торину, я был в отлучке, а участвовать в походе мне не позволили по молодости лет, хотя мне уже было шестьдесят два. Интересно было узнать всё. Если, конечно, Гандальф, ты всё рассказал?
— Конечно, нет, — ответил Кудесник.
После этого Мериадок расспрашивает Гандальфа о ключе и карте Траина, но ответ Кудесника помещён в поздней версии, хотя и не в этом месте. Следует привести лишь не попавшую туда выдержку из Б:
Я нашёл Траина девять лет спустя его исчезновения, в Дол Гулдуре он провёл к тому времени лет пять, и я изумлён тому, как долго он выдержал, и как сумел скрыть ключ и карту. Видимо, Тёмный Властелин ожидал от него лишь Кольцо Власти, и, получив, бросил пленника умирать в подземелье, не обращая на него более внимания. Крошечную ошибку он допустил. Как часто по малому недосмотру бывают сокрушены великие замыслы.
[1] Гимли проходил через северные земли Шира, когда путешествовал из Синих Гор.
[2] 2758-9 Т. Э. Упомянута в связи с Роханом в Послесловии А (II) к Властелину Колец, и в Хронике.
[3] Смауг спит на драгоценном ложе в сновидениях, помни, Торин Дубовый Щит! Гномов он видит. Будь уверен, что он каждый день и каждую ночь ищет и прислушивается и принюхивается, и прежде чем задремать беспокойно, всегда удостоверится, что ниоткуда не тянет дыханием Гнома и не раздаётся нигде звук шагов Гнома.
